Вопросы социализма (сборник) - Страница 144

144

Тут прежде всего приходится заметить, что никаких точных и вообще научных критериев, позволяющих на основании таких цифр делать вывод о «достигнутой ступени», к сожалению, еще не имеется, так что пока это только — дело субъективного впечатления. Грандиозность же цифр, — а значит, отчасти и сила впечатления, — зависит, между прочим, от выбора единиц меры. Если вместо «500 тысяч пудов чугуна в час» мы скажем: «20 миллионов фунтов в час», цифра покажется еще грандиознее; напротив, «8 тысяч тонн в час» произведут значительно более слабый эффект; «120 кубических сажен чугуна» — еще слабее и т. д.

Сколько-нибудь осветить вопрос можно при такой его постановке: насколько разрослось, в общей системе труда человеческого, производство средств производства, которое, действительно, более всех других отраслей должно выражать «достигнутую ступень». Другими словами, какую долю трудовых сил человечества занимает это производство? И вот, если взять мировое производство тех же двух основных материалов всей промышленности — чугуна и угля — и, основываясь на их цене, оплате рабочей силы и приблизительной норме ее эксплуатации, вычислить, какая доля всей трудовой энергии, находящейся в распоряжении человечества, кристаллизуется в огромной годовой массе этих продуктов, то окажется: около 2–2½ и отнюдь не более 3 процентов. Результат, в котором как будто нет ничего подавляющего…

* * *

Как видим, основы оптимизма «завтрашнего дня», среди черного пессимизма сегодняшней действительности, более чем шатки. Они сводятся к отсутствию научного организационного мышления, ложному пониманию государственно-экономических форм, порождаемых войною, и субъективности в оценке достигнутого уровня производительных сил.

Следует ли из этого, что все остается по-прежнему? И тот практический минимализм, который господствовал до сих пор повсюду в социал-демократии, должен ли удерживаться также впредь, на неопределенные времена?

Конечно нет.

Дезорганизационный процесс, идущий теперь в мировом масштабе, несомненно и очевидно ставит перед человечеством организационную задачу в мировом масштабе.

Программа культуры

Программа социал-демократии распадается на две части: минимум и максимум. Первая обращена к будущему строю, вторая — к нынешнему; первая намечает схему задач пролетариата в ту эпоху, когда он станет реальным хозяином общества; вторая выражает сумму требований, предъявляемых им хозяевам нынешнего общества и проводимых в борьбе и в компромиссах с ними. Где связь этих двух частей программы?

Является ли программа-минимум непосредственной подготовкой к выполнению программы-максимум? Очевидно, нет: если пролетариат создает себе сносные условия жизни в рамках старого строя, если он приспособляется к нему и приспособляет его к себе, каким образом это может непосредственно подготовлять пролетариат к делу разрушения старого строя и творческой замены его иным, принципиально новым?

В изложении программы-минимум, как ее основа, всегда указываются объективные линии развития капитализма, те его тенденции, которые, развертываясь в своем противоречивом движении, должны привести общество к постановке задачи — ликвидации капитализма, перехода к социалистическому строю: концентрация капитала, численный рост пролетариата и углубление пропасти между ним и господствующими классами, кризисы и проч. Но все это не дает ответа на вопрос о реальной подготовке пролетариата к роли сознательного строителя нового общества, его «планомерного организатора».

Ответ до сих пор дается всегда иной, причем и старые минималисты и новые максималисты соц. демократии в этом пункте вполне согласны между собою: воспитание рабочего класса для роли мирового хозяина заключается, с одной стороны, в развитии его классового сознания своего положения и своих интересов, с другой — в его самоорганизации профессиональной, кооперативной и особенно партийной. Но так ли это на деле?

Классовое сознание своего положения и интересов в рамках капиталистического общества, как бы ни было ясно, полно и научно, не может подготовлять к роли организатора общества принципиально иного по строению и направлению жизни. Для этого нужно другое: знание своих особых, новых методов организации во всех областях жизни и во всех взаимоотношениях этих областей. Но ничего такого не предполагается в старых взглядах на классовое сознание.

Великий экзамен — мировая война — блестяще показала ограниченную силу и значение классового сознания в старом смысле. Какой пролетариат обладал им в наибольшей мере? Бесспорно, германский. Ну и что же?

Это — минималистское классовое сознание. Оно приспособляет пролетариат к условиям его существования в капиталистической системе. Правда, в составе классового сознания постоянно включают признание исторической миссии — осуществить идеал. Но от признания миссии до уменья ее выполнить… провал остается незаполненным.

Но, может быть, его заполняет самоорганизация, профессиональная, партийная, кооперативная? Ведь она на деле приучает класс к роли самостоятельного хозяина? Да, самостоятельного, но опять-таки — увы! — в рамках условий капитализма. Это значит в рамках его экономических и культурных законов — его денежного фетишизма, его формы собственности, всех его юридических и иных норм. А задача как раз в том, чтобы преодолеть эти условия. А если вся организация приспособляется, и не может не приспособляться к ним, то каким образом даст она методы обойтись без них? Например, в кооперативной работе обычно наибольшая доля трудностей, а значит, и главное содержание усилий заключается в том, чтобы приспособить дело к условиям рынка и конкуренции, в политической — к государственно-правовым формам, прежде всего — к данной конституции и т. под. Где же тут материал опыта для принципиального преодоления их?

144